Мачо тоже плачут

Удивительное место аргентинская Патагония — она может растопить мужское сердце, не смотря на то, что на юге Аргентины даже ледники не тают. Наш автор Роман Тюляков отправился туда, чтобы в разгар лета покататься на горных лыжах, а в результате потерял покой на целый год: оказалось, что этот край земли гораздо ближе русской душе, чем можно было представить глядя на карту.

Мне до сих пор как-то неловко рассказывать об истинных мотивах этого путешествия. Я не знаю, как объяснить нормальному человеку, кем нужно быть, чтобы из Москвы рвануть в июле, в разгар лета, в Патагонию, за 15 500 км, в самый южный город на Земле, Ушуайю, где в это время года — зимы по пояс. Обычно с Аргентиной все наоборот. Сюда едут летом, по-нашему — зимой. Смотреть водопады Игуасу, танцевать танго в Буэнос-Айресе, на худой конец — пить вино в Мендосе. А что я?! Потащился на другой конец света, в самую паршивую для здешних мест погоду, минуя водопады, танго и вино, — знаете, ради чего? Я собирался покататься на самом южном горнолыжном курорте — Серро-Касторе, расположенном, как бы странно это ни звучало, на Огненной Земле. И покатался, но не это сейчас меня греет. Удивительные места и необыкновенные люди — вот что я до сих пор вспоминаю.

Ольга, Эль-Калафате

Совсем скоро после прибытия в Аргентину многое стало зависеть не от меня, а от моих аргентинских друзей. И на пути в Ушуайю появилась еще одна остановка. На самолете, который, как маршрутка, садится каждый час посреди пампасов, чтобы выпустить одних и забрать других пассажиров, я лечу из Буэнос-Айреса в Эль-Калафате на встречу с Ольгой. С русским гидом, которого непонятно каким ветром занесло в эту дыру — крошечный городишко в Патагонии, откуда до Антарктиды ближе, чем до аргентинской столицы. В иллюминаторе Эль-Калафате, названный так в честь маленького куста с желтыми цветами и темно-синими ягодами (разновидность барбариса), который растет в Патагонии повсюду, действительно выглядит, как одинокий куст на грядке после дождя. Пучок тоненьких веточек-улиц, гроздья домишек, разбросанных тут и там, и рядом — огромная бирюзового цвета «лужа», озеро Лаго-Архентино, кормящееся водами тающих ледников, чьи куски дрейфуют по нему, словно белые лебеди. Русскую Ольгу среди встречающих узнаю еще издали, без всяких табличек — вот же она, родная, стоит, словно бабушка, ждущая внука. Она и в самом деле уже бабушка — ей под шестьдесят. У нее муж аргентинец, семеро взрослых детей, разъехавшихся по всей стране, и внуки. Этой нежданной встрече с соотечественником Ольга рада еще больше, чем я, ни бельмеса не понимающий на испанском и страдающий от этого чрезвычайно. Всю недолгую дорогу из аэропорта до города она смотрит на меня влюбленными глазами, поит матэ из собственного термоса и благодарит Деву Марию за счастье, какое на нее вдруг свалилось в моем обличьи. Вокруг на тысячи километров ни одного русского, а вот надо ж было — появился! Зимой! Сам! С неба упал! Запивая нашу первую встречу горячим чаем (вот-вот, кажется, откуда-нибудь и пирожки появятся), мы едем уже по Эль-Калафате, который если и не садово-дачное товарищество, то уж точно какой-нибудь райцентр, возникший посреди заповедника. Домишки и лавчонки в один-два этажа, маленькие фермерские грузовички и лошади, щурящиеся на солнце кошки-собаки по обочинам, с берега рыбачат мужики, в сотне метров от них по колено в воде пасутся розовые фламинго. Еще дальше, в озерной бирюзе — эти, лебеди… Ну, айсберги то есть. А по ту сторону воды — насколько хватает глаз — горы в снежных шапках под синим небом в слоеных разноцветных облаках. Такая вот картина маслом. Очень хотелось дорисовать куда-нибудь вишенку… Впрочем, этот деревенский «пирог» с толку сбивает разве что случайных туристов вроде меня. Для местных Эль-Калафате со временем превратился в весьма лакомый кусочек.Даром что здесь своей эстансией обзавелась и главная женщина в Аргентине — президент страны Кристина Фернандес, перестроившая простенькое с виду ранчо в роскошный отель Los Sauces, входящий в сеть Small Luxury Hotels of the World. Перевалочный пункт для торговцев шерстью, который до начала XX века и деревней-то сложно было назвать, в 1937 году Эль-Калафате начали обживать дальновидные выходцы из Буэнос-Айреса, предвкушавшие начало туристического бума в связи с созданием национального парка Лас-Гласьярес, посреди которого и оказался в итоге городок. Бум и правда случился, но чуть позже, когда от Эль-Калафате проложили 78 км дороги до знаменитого ледника Перито-Морено, огромным 30-километровым языком сползающего с гор в Лаго-Архентино, а ЮНЕСКО внесла в список всемирного наследия это нетающее чудо природы площадью 250 кв. км. Собственно, встреча с этим преклонного возраста (около 30 тысяч лет) гигантом и свела нас с Ольгой, которая торопилась рассказать всю правду и все небылицы о Перито-Морено, какие сумела перевести с испанского на как бы русский. «Как бы» — потому что говорит на русском Ольга, никогда не бывавшая в России, чуть лучше, чем иностранец, а письмом не владеет и вовсе. Когда я узнал ее историю, то чуть не заплакал, а ведь «Я плачу!» было любимым выражением самой Ольги, к которому она прибегала всякий раз, когда ошибалась с падежами-склонениями или не могла подобрать нужное слово, а я вежливо ее поправлял или подсказывал. Я, кстати, таким образом, к пущей ее радости и на благо будущих гостей из России, выправил весь русский подстрочник экскурсоводческого текста, вписанный латинскими буквами между испанскими строчками. В нем сказано, что ледник Перито-Морено, вплотную придвигаясь к берегу озера, вырастает могучей крепостной стеной прямо перед носом у восхищенной публики, наблюдающей за снежным гигантом со специальных мостков на самой кромке земли. Разинув рот, стою-смотрю на него и я. Размеры этой штуковины вблизи не просто поразительные, а устрашающие. Над водой торчит только 80-метровый голубой частокол, еще 100 метров которого скрыты под водой. «Забор» этот тянется на пять киломе-тров. Двухпалубный экскурсионный теплоход, снующий вдоль стены льда, по сравнению с ней кажется даже не бумажным корабликом. В лучшие (снежные) годы к декабрю, когда в Аргентине начинается лето, под давлением «задних рядов» Перито-Морено выкидывает на берег ледяные щупальца, образуя широченный мост-арку, по которому легко пройдет весь наш парад Победы. Большим везением считается оказаться перед этой махиной летом, в момент обрушения арки, но впечатлений достаточно и зимой, когда от фасада ледника откалываются огромные куски и с оглушительным грохотом падают в воду. Под бурные овации нескольких рядов зрителей (по сравнению с летним сезоном туристов сейчас здесь немного), аплодирующих очередной эффектно погрузившейся в воду глыбе льда, мы с Ольгой поднимаемся по мосткам обратно к машине. Я допиваю ее матэ, а она рассказывает, как здесь оказалась. Дед с бабкой иммигрировали в Аргентину сразу после революции, которую не приняли категорически. В новом доме в Буэнос-Айресе не было ничего, что напоминало бы о родине, взрослые перестали говорить на родном языке, c русскими гостями общались шепотом на кухне. Так выросла мать Ольги, в том же духе воспитывали и ее саму. Потом она вышла замуж за аргентинца, они уехали из Буэнос-Айреса, поселились в Эль-Калафате, вырастили и отпустили на все четыре стороны своих собственных детей. И тогда, в пятьдесят, ее вдруг пробрало: Ольга затосковала по не-знакомой ей родине. При этом она не только не знала языка, но и вообще не очень представляла себе, что такое Россия. Как любой иностранец, она слышала лишь про матрешки, кокошник, красную икру и медведей. Провожая меня на рейс в Ушуайю, она смеялась сквозь слезы и показывала фотографии домочадцев и соседей, целующих маленькую берестяную куклу из русских сказок, которую я подарил ей накануне. А потрепанный испано-русский словарь, который дочь прислала ей несколько лет назад из Буэнос-Айреса и по которому она учила язык, прижимала к груди, как Библию. Она уже не надеется когда-нибудь съездить в Россию — говорит, что дорого да и не к кому. Но очень надеется, что снова к ней приеду я. Или кто-то другой, с кем можно будет поговорить, посмеяться и поплакать по-русски. Грустно было невыносимо, как будто уезжал навсегда от родной, в самом деле, бабушки. И ведь даже рукой не помахать, самолет — не поезд…

Гастон, Серро-Кастор

Пару лет назад весной (в ноябре по-нашему), когда я отправлялся c Огненной Земли в круиз по Антарктиде, с палубы корабля, пришвартованного в ушуайском порту, я принял за горнолыжный курорт Серро-Кастор просеку в лесу, возвышавшемся над городом. Вернувшись сюда зимой, первым же делом выяснил, что это был никакой не самый южный горнолыжный курорт на планете, а так — креселка над единственной трассой в 200 метров перепада. Настоящий же Серро-Кастор находится в 26 км от Ушуайи, на обочине Панамериканского шоссе, начинающегося на Аляске и заканчивающегося на Огненной Земле. Хозяина этого курорта на краю света лично или заочно знают здесь почти все. Уроженец Ушуайи известный горнолыжник Гастон Бегю, вдоволь накатавшись на лучших курортах мира, ушел в 1996-м из большого спорта, чтобы послужить родине. В 1998 году отец Гастона выбил себе горный кусочек Огненной Земли, который с нуля осваивал и развивал вместе с сыном. Десять лет спустя самый современный и молодой горнолыжный курорт Аргентины, благополучно справив первый большой юбилей, насчитал около пяти миллионов долларов чистой прибыли. Вроде не-плохо для самого края Земли! Для Гастона это не просто бизнес, а любимое детище, за которое не стыдно ни перед своими, ни перед приезжими. Не без вмешательства аргентинских друзей, я имел удовольствие полдня провести на склоне вместе с хозяином и управляющим в одном флаконе. И со всей ответственностью заявляю, что из Серро-Кастора он сделал отличный курорт в лучших европейских традициях. В миниатюре. Здесь всего двадцать три трассы (или 24 км спусков), восемь подъемников, два проката, шесть ресторанов, только пятнадцать апартаментов в Castor Ski Lodge, да и гора всему этому подстать: высшая точка — 1057 метров. Правда, база расположена на 195 метрах и перепад высот получается совсем не маленький. Пока мы поднимаемся на креселке, Гастон с гордостью рассказывает, что этого склона компактных размеров вполне достаточно для проведения кубковых гонок и тренировочных сборов лучших горнолыжных команд. В Серро-Кастор европейским летом приезжают за снегом сборные Италии, швейцарии, австрии и многих других стран. И их, в общем-то, можно понять. Здесь самый длинный горнолыжный сезон в Южной Америке — четыре месяца полноценной зимы начиная с июня. Хороший и надежный снежный покров, благодаря скудным, но регулярным осадкам.

И конечно, большим преимуществом как для профи, так и для нас, простых смертных, является то, что руководит курортом человек, который умеет покорять снег, а значит, здесь отлично подготовленные и размеченные трассы. «Хозяйский почерк» узнаю и по профилю трасс: Гастон специально выбирал и проектировал курорт так, чтобы вся зона катания в целом имела спортивный уклон. Самые длинные и интересные трассы — сложные, «черные». Пройти на одном дыхании весь склон, сверху донизу, по одной из них — это и хорошая нагрузка, и большое удовольствие. Организацией трасс, рельефом, лесом по самый пояс горного массива, да и всем своим внешним видом Серро-Кастор напоминает норвежские курорты. Немного не вписывается разве что нелепая пропускная система на подъемники. Скипассы здесь проверяют, что называется, вручную. Специальные сотрудники на всех станциях весь день «щупают» вас глазами в поисках болтающегося где-то бумажного абонемента. С другой стороны, вечером по нему же, забытому и свисающему с ремня сбоку или сзади, в каком-нибудь баре или ресторане Ушуайи в вас распознает единомышленника словоохотливый житель Буэнос-Айреса, уставший от супруги и галдящих детей. И завяжется между вами беседа. Сначала о горах, потом о женщинах, детях и конце или начале света… Как если бы сидели вы с приятелем на дачной кухне в субботу вечером, потягивали пиво и время от времени обменивались бы тостами друг за друга: «Сеньор!» — «Сеньор!». Кстати, именно это «сеньор», напоминавшее о языковом барьере, приводило меня в чувство всякий раз, когда я хотел было растрогаться и поделиться чем-нибудь восторженным или сокровенным с каким-нибудь приятным человеком. Мне только раз удалось это сделать — на родном для меня языке. Улетая, я написал Ольге: «Еду домой. И плачу!» Потому что и Ушуайя, и Огненная Земля, и вся Аргентина — место необыкновенное и без всякого Серро-Кастора. Ехать сюда только ради него, конечно же, не стоит. Как и ради конца света, на все лады растиражированного сувенирными лавками, магазинами и ресторанами Ушуайи. Стоит чуть копнуть вглубь истории последнего на пути в Антарктиду города Нового Света — и понимаешь, что для многих все это было началом, а не концом. Для меня самого именно здесь началось знакомство с Аргентиной, два года спустя продолжившееся таким вот странным турне. И, как и тогда, еще не уехав, я уже снова хотел вернуться в начало и прожить все эти чудные моменты вновь.

Горнолыжный курорт Cезон длится с июня по октябрь. Средняя температура зимой — от +5оС до -51оС. Как добраться Сначала надо лететь в Буэнос-Айрес. Из Москвы до столицы Аргентины с одной посадкой летают Iberia, Lufthansa, Air France. Время в пути — от 18 часов без учета стыковки. Цена билета в оба конца — от 50 тыс. рублей. Из Буэнос-Айреса до Ушуайи выполняет рейсы Aerolineas Argentinas (3,5 часа в пути, билет в обе стороны — от $400). Гостиницы уровня 4-5* организуют зимой для своих постояльцев ежедневный трансфер до Серро-Кастора.

Где остановиться В отеле Las Hayas 5*, расположенном в реликтовом лесу над Ушуайей, с потрясающим видом на город, бухту и пролив Бигл. Стандартный номер с завтраком — от $245 в сутки. www.lashayashotel.com Цены Скипасс на 1/6 дней — $48/240. Прокат лыжного комплекта — $19/96 за 1/6 дней.

Сайты www.turismo.gov.ar www.tierradelfuego.org.ar www.cerrocastor.com

Автор статьи: Роман Тюляков