Там вдали за рекой

Над Вильнюсом висела радуга, уходящая двойным переливающимся хвостом за гору Трех Крестов. Я любовалась видом с вершины башни Гедиминаса и размышляла о том, стоит ли выпить кофе на улице Пилес или погодить до Ужуписа — неповторимого и манящего квартала, куда стремятся все свободные душой художники.

Улица Пилес, ведущая от площади Гедиминаса к церкви Св. Параскевы, считается самой старой улицей города. Я влилась в людской ручеек, ограниченный невысокими берегами (по нечетной стороне — кофейни, по четной — старинные дома, каждый со своей историей), и стала рассматривать встречных прохожих: девочек в черных коротких юбках, чинных джентльменов в костюмах-тройках, жизнерадостных велосипедистов — места здесь хватало всем, включая туристов. Была даже дама в коричневой шляпе с колокольчиками — представитель той почтенной уличной братии, без которой не обходится ни одна порядочная достопримечательность. Поход в Ужупис не имеет ничего общего с обычной прогулкой. Это полет души, таинство, основной декорацией к которому служат старинные храмы по пути. Я свернула на улицу Бернардинцев, чтобы взглянуть на костел Св. Анны, шедевр «пламенеющей» готики, построенный из темно-красного кирпича, словно прошедшего через пламя, и соседний с ним костел бернардинцев. Последнему, c его одиннадцатью деревянными алтарями XVIII века, пламенеющий сосед вроде бы не с руки, но вместе эти храмы составляют потрясающий ансамбль. У входа в костел я бесстрашно поставила свечку к ногам симпатичного мраморного бернардинца. У этой статуэтки, в отличие от ее суетящихся рядом братьев из плоти и крови, голова не была скрыта капюшоном, и каждый мог рассмотреть стрижку «под горшок». Схожая прическа украшала и голову каменного Адама Мицкевича, установленного в двух шагах от костелов. Уважительное отношение к поэту бытовало в Вильнюсе не всегда. В первой половине XIX века за членство в тайном обществе филоматов, которые начинали свою деятельность с дискуссий о прочитанных книгах, а закончили, как водится, политикой, Мицкевич был посажен в тюрьму, располагавшуюся в базилианском монастыре в нескольких кварталах отсюда. Сейчас в этой части монастыря расположена гостиница. Чтобы взглянуть на место заточения поэта, пришлось порядком отклониться от маршрута. Но за оказанное почтение местной знаменитости я была вознаграждена: во дворе монастыря стоит самый заброшенный и одновременно самый впечатляющий храм старого Вильнюса — костел Св. Троицы. Внутри рассеянный свет падает на короб, в лучшие времена служивший вместилищем вертепу и чью крышу до сих пор украшает целых четыре звезды, на развешанные по стенам карандашные рисунки и акварели, на икону, гласящую: «Да вси едино будут», на осыпающуюся штукатурку и леса с одиноким рабочим, усилия которого слишком несопоставимы с масштабами необходимой отделки. Про Иосифа Бродского, не раз приезжавшего в Литву, говорили, что он лучше других сумел понять и услышать литовское безмолвие. В этом костеле понимаешь, насколько красноречива может быть тишина; становится очевидно, что святость берется не от убранства. Когда-то на месте костела была деревянная церковь, которую заложила в память трех первых мучеников Литвы жена великого князя литовского Ольгерда Ульяна Тверская. Виленских мучеников звали Иоанн, Евстафий и Антоний. Их лики можно рассмотреть на фасаде возле главного входа, а мощи хранятся в православной церкви Св. Духа, через дорогу. К слову, православных церквей в Вильнюсе не так уж мало и опознать их можно даже не столько по архитектуре (та же церковь Св. Духа построена в стиле барокко), сколько по атмосфере — она тяготеет в сторону строгости. Впрочем, на то, чтобы полюбоваться на все вильнюсские храмы, одной прогулки не хватит: только Кафедральный собор свв. Станислава и Владислава можно осматривать целый день. За свою долгую жизнь он успел побывать готическим, ренессансным, барочным — и в итоге дело кончилось классицизмом. Для того чтобы опознать этот архитектурный стиль, не надо быть знатоком, его выдают шесть колонн главного фасада, отсылающие к античной эстетике. Храм монументален — одиннадцать часовен, подземелья с самой древней в Литве фреской Распятия (конец XIV – начало XV века), скульптуры, картины, мемориальные доски и знаменитый образ св. Казимира с третьей рукой, запечатленной со всей четкостью. По легенде, когда художник создавал этот образ, рука трижды выступала из-под краски — и в конце концов мастер счел это знаком и решил оставить десницу там, где ей угодно было нарисоваться. Трехрукий образ святого в серебряном окладе висит в одноименной часовне. Но изучить все богатства собора не было времени: меня ждал Ужупис — место, где я иррационально чувствую себя своей.

Природа этого феномена трудно-объяснима. Обособленная территория, внутригородской анклав не новость для Европы — аналогичным образом устроена, скажем, Кристиания в Копенгагене. Однако у попавших в Кристианию не возникает желания навсегда в ней остаться, ассимилировавшись с местным населением, — да, интересно, да, сумасшедшие граффити, но нет ощущения полета и беззаботности.

Ужупис, напротив, весь из этой беззаботности соткан. Он как будто родом из детства. Эта смешная и гордая республика, чья независимость была провозглашена в 1997 году, придумана именно так, как это сделали бы дети. Или для них — остроумные и веселые взрослые. Если храм — то маленький (костел св. Варфоломея, самый маленький в Вильнюсе). Если еда – то пицца и мороженое. Если памятник — то сказочной Русалочке, чьи чары, говорят, заставляют возвращаться в Ужупис еще и еще. Наконец, кладбище – настоящее, бернардинское, заслуженное, где покоятся профессора, ученые, художники. Знатоки детских душ подтвердят, что без него картина мира была бы неполной. Миновав церковь Пречистой Богородицы, где похоронена Ульяна Тверская, я устремилась к мосту, перекинутому между детством и взрослой жизнью. Мост дрожал под тяжестью проезжавших машин и немного позвякивал — замками, что вешают на него молодожены. Начинало темнеть, в кафе на набережной зажигались огни, безмятежный день сменялся вечером, полным домашнего уюта, и немного прислушавшись, легко было различить среди автомобильного гула звук ангельской трубы.

Тут я и в самом деле прислушалась — совсем рядом вживую играли And the beat goes on. Оказалось, что это вечеринка в Инкубаторе искусства, местной общине художников, по случаю открытия выставки — или закрытия хеппенинга, что суть одно, поскольку подобных событий здесь происходит одновременно миллион. В такт музыке на белый экран транслировалось видео, почти не различимое с того места, где стояла я. Меж тем уходить совершенно не хотелось. Да и некуда было идти — в Вильнюсе все мои дороги вели сюда, в Ужупис. Один из самых древних районов города, отчерченный от него рекой Вильней, Ужупис, иначе Заречье, не всегда был богемным и дорогим. Когда-то здесь обитали ремесленники, а в советские времена он и вовсе пришел в запустение. Спасли район художники, начавшие селиться в дешевых домах Заречья поблизости от художественной академии. Постепенно Ужупис окреп, обзавелся гимном, конституцией, президентом, а потом и крыльями: бронзовый ангел работы Ромаса Вильчяускаса появился на площади в 2002 году и сразу стал символом республики.

О чем же хочет протрубить на весь мир его труба? Ничего такого, простые истины: что еда должна быть вкусной, вещи — изящными, а правила жизни — шутливыми и точными, как ужуписские, начертанные на стене в начале улицы Паупе. «Человек имеет право не быть великим и известным. Человек имеет право любить. Человек имеет право не быть любимым, но необязательно. Кошка не должна любить своего хозяина, но в трудное время обязана ему помогать». Да вси едино будут.

Автор статьи: Полина Сурнина